Хотя в 1914 г. Россия и являлась четвёртой индустриальной державой мира, они никоим образом не рассматривалась ведущими странами Запада как равноправный партнёр, поскольку, во-первых, находилась от них фактически в полуколониальной зависимости, а, во-вторых, обладала по сравнению с ними слишком малым промышленным потенциалом. Общий капитал промышленных и торговых компаний в России достигал 2 млрд. долл., что равнялось капиталу одной «Юнайтед Стил Корпорейшн» и составляло 1/9 часть капитала, инвестированного в США только в железные дороги. Зато Россия к началу войны занимала первое место в мире по размерам внешнего долга…

* * *

Внешние займы, так щедро предоставляемые России Западом, имели не только экономические, но ещё более серьёзные политические последствия. Финансовые рычаги воздействия, применённые англо-французской верхушкой в отношении России, оказались настолько эффективными, что русское правительство было лишено возможности проводить самостоятельную политику и оказалось втянуто в события, сценарий развития которых был написан за рубежом.

В конце ХIХ века межгосударственные отношения в Европе определялись англо-германским соперничеством, которое стало главной пружиной борьбы за передел мира. Баланс сил в Европе был настолько нарушен, что мирными средствами восстановить его было уже невозможно. Британия готовилась к войне с Германией, но если одностороннее противостояние на море Англия выдержала бы, то на суше – нет. Поэтому решением «германского вопроса» могла стать только общеевропейская война и при непременном участии России, которая должна была взять на себя 3/4 всей тяжести войны против Германии на суше. При отсутствии острых германо-российских противоречий главная задача англичан заключалась в том, чтобы вытеснить Россию и Германию из тех сфер, где они могли совместно бороться с другими государствами, и сконцентрировать их интересы в районе, где русско-германские отношения можно было довести до крайней степени напряжённости, – на Балканах. Для этого Британия и начала создавать такую систему союзов, которая привела бы к противостоянию Россию и Германию, а ключевую роль в обрабатывании российских правящих кругов призвана была сыграть Франция, «главный ростовщик» Европы, давно стремившаяся в целях достижения реванша после франко-прусской войны к заключению антигерманского военного союза с Россией.

Как уже говорилось, с 80-х годов в связи с начавшимся промышленным подъёмом и подготовкой к переходу на золотой стандарт в России резко возросло значение зарубежных займов (существенная часть их тратилась на приобретение золота). В 1888 году после ссоры России с Германией российское правительство переориентировалось с германского на французский финансовый рынок, разместив здесь первый крупный «железнодорожный заём» в 8 млрд. золотых франков, который был осуществлён под русское «залоговое золото». Затем последовали новые займы, и с этих пор французские банки начали вытеснять германские и активно вкладывать свои капиталы в русскую индустрию (металлургию и угольную промышленность). Это тесное финансовое «сотрудничество», в основе которого лежали интересы политико-стратегического порядка, и стало основой для франко-российского военно-политического сближения. Об опасности этого сближения, открыто противопоставлявшего Россию Германии, предупреждал российский министр иностранных дел Николай Карлович Гирс, утверждавший, что «даже видимость того, что Россия ищет дружбы Франции, скорее ослабит, чем укрепит наши позиции». Сотрудник Гирса Ламздорф выражался ещё более откровенно, указывая, что для России дружба с Францией подобна мышьяку – в умеренной дозе она полезна, а при малейшем увеличении становится ядом. Однако именно Гирс и был вынужден в итоге в 1891 году подписать с Францией соответствующее политическое соглашение, на основе которого в 1892 году была заключена секретная военная конвенция, ратифицированная в 1893 году. Объяснялось это тем, что, когда России понадобился очередной крупный заём, французские Ротшильды согласились устроить его только при условии подписания военного договора, а Ротшильды уже тогда финансировали значительную часть железнодорожного строительства и контролировали большую часть банковской системы России, что делало всё более влиятельной при российском дворе французскую партию.

С переходом России при С.Ю. Витте на золотой стандарт в 1897 году значение внешних займов ещё более возросло, поскольку сохранение золотой валюты обходилось очень дорого. Как писал уже упоминавшийся выше П. Оль, «поддержание в России золотой валюты в течение 18 лет стоило ей увеличения внешней задолженности в виде государственных, железнодорожных и городских займов на 4200 млн. руб. и за то же время увеличило её внешнюю задолженность привлечением в Россию иностранных капиталов в банковские и торгово-промышленные предприятия на сумму 2100 млн. Итого внешняя задолженность России за 18 лет выросла на 6300 млн. рублей».

Между тем франко-российский договор стал опорой для формирования тройственной Антанты, происходившего в два этапа. Вначале в 1904 году Англия заключает договор с Францией о разделе сфер влияния в Северной Африке («Сердечное согласие»), а затем приступает к выполнению главной задачи – вовлечению в свой лагерь России. Важным шагом на пути к этому стала Русско-японская война 1905 года, развязанная Японией благодаря финансовой поддержке со стороны Великобритании, заключившей с ней в 1902 году военный договор.

В этот период Россия переживала глубокий экономический кризис и свои финансовые задачи решала исключительно за счёт роста государственной задолженности, обусловленной увеличением военных потребностей, строительством флота, многочисленных железнодорожных займов. Причём в то время, как финансовое положение России резко ухудшалось, С.Ю. Витте путём получения косвенных налогов и систематического покрытия чрезвычайных расходов за счёт займов создавал видимость финансового благополучия. С 1905 года под влиянием охватившей общество тревоги начался перевод русских капиталов за границу, что привело к отливу золота за рубеж, принявшему угрожающий характер. В этих условиях С.Ю. Витте и В.Н. Коковцов (министр финансов с апреля 1906 года) затеяли переговоры о новом крупном международном займе в 2,2 млрд. франков. Но и на этот раз предоставление займа было обусловлено поддержкой Россией Франции в её споре по марокканскому вопросу с Германией и урегулированием острых вопросов англо-российских отношений – ведь парижский Ротшильд отказывался вести переговоры о займах без лондонского Ротшильда. Заём был предоставлен, финансовое положение России было на время улучшено, но достигнуто это было ценой подписания в 1907 году англо-российского соглашения о разделе сфер влияния в Центральной Азии.

Как и русско-французский договор, это соглашение было встречено с большим неодобрением в российских кругах и среди виднейших российских дипломатов, так как означало окончательное присоединение России к антигерманской Антанте. Российские правящие круги совершили, таким образом, коренной стратегический поворот, как бы дав свой ответ на слова Бисмарка: «Есть одно благо для Германии, которое даже бездарность германских дипломатов не сможет разрушить: это англо-российское соперничество». Но у Бисмарка было и ещё одно верное замечание: «Политика Англии всегда заключалась в том, чтобы найти такого дурака в Европе, который своими боками защищал бы английские интересы».

Теперь Россия окончательно была втянута в сферу англо-французских интересов, её непосредственные цели оказались сосредоточены на Балканах, а вся последующая политика была обусловлена необходимостью подготовки к войне с государством, с которым у неё не было серьёзных противоречий, но сокрушение которого выдвигалось в качестве главной задачи англо-французской Антанты. Соответственно и развитие самого хозяйства страны оказалось тесно связано с интересами французских и английских правящих кругов.

В начале века Франция занимала первое место в России по капитальным вложениям, в её руках находилось около 53,2% контролируемой заграницей части русского банковского капитала. Общая сумма российского долга Франции накануне войны составляла 27 млрд. франков. Французские банки напрямую финансировали российскую, и в первую очередь южнороссийскую, промышленность, на которую опирались морские вооружения. Под их контролем находилась не только донецкая промышленность, но и связанные с ней верфи в Николаеве, так что они были в крайней степени заинтересованы в решении проблемы Черноморских проливов. Отсюда такое внимание, которое уделяла Франция российскому морскому флоту, и не случайно доверенным лицом крупного французского банка «Сосьете женераль», осуществлявшего финансовый контроль над николаевскими верфями, был морской министр России Григорович, подбивавший своих коллег в правительстве к агрессивной политике в отношении проливов.

Последний крупный внешний заём России был получен в 1909 году. В этот год наступил срок уплаты по внешним займам 1904 и 1905 годов, а бюджеты могли быть только дефицитными, так что министр финансов Коковцов принял решительные меры по подготовке почвы к размещению во Франции займа в 1,2 млрд. франков для погашения обязательств. Переговоры шли с трудом, условия, выдвигаемые французами, были крайне тяжёлыми и опять-таки были связаны с интересами русско-французского союза в период предвоенного обострения политической обстановки в Европе. Коковцов был вынужден признать в письме министру иностранных дел Чарыкову: «Уже не первый раз мне приходится встречаться в вопросах денежных операций с такой точкой зрения, которую мне трудно совместить с политическим достоинством России и с отношением к ней Франции как союзницы…» (2)

Важно подчеркнуть, что ни один крупный заём русского правительства не обходился без активного политического вмешательства и согласия французского правительства, о чём свидетельствуют публикации русских дипломатических документов. Займы успешно размещались на парижской, лондонской и иных биржах не только потому, что они приносили держателям большой процент, а банкам, кроме того, специальную прибыль, а ещё и потому, что они отвечали совершенно определённым политическим и военно-стратегическим соображениям союзников. Важнейшей целью внешних займов была стабилизация курса рубля на базе золотого обращения, но иностранные биржевики укрепляли золотую валюту главным образом из политических расчётов и в надежде использовать многомиллионную Русскую армию для достижения своих целей, не упуская при этом из виду и высокую сверхприбыль, получаемую из России.

В последние предвоенные годы правительство России пыталось решать свои задачи, не прибегая к внешним займам. Иностранные банкиры ещё давали деньги на производительные расходы, связанные с военно-промышленными нуждами (главным образом на строительство стратегических железных дорог), но отказывались давать их на покрытие дефицита в обыкновенных расходах. Так что «бездефицитный бюджет» становится краеугольным камнем финансовой политики, и, чтобы обеспечить его, правительство перешло к жёсткому сокращению расходов, при котором удовлетворение многих важнейших нужд государства, не относящихся прямо к военным потребностям, искусственно сдерживалось.

В расходной части бюджета сильно росли теперь только две графы: расходы по займам и военно-морские расходы. В 1910 году Коковцов писал: «Задолженность страны, сильно поднявшаяся во время последней войны (с Японией – О.Ч.), не останавливается в своём возрастании и уже приближается к 9 млрд. рублей; соответственно увеличиваются с каждым годом и расходы на платежи по займам… Эти неизбежные и обязательные для страны расходы, требуя ежегодной уплаты почти миллиарда рублей, несомненно, сильнейшим образом сокращают средства, предоставляемые на развитие производительных потребностей государства. Очевидно, что более широкое удовлетворение этих потребностей при указанных обстоятельствах не может быть достигнуто без повышения податного обложения» (2).

Как указывалось в специальном документе, предназначенном только для членов Совета министров, в действительности две статьи – платежи по государственным долгам и военные расходы – пожирали 56% чистого расходного бюджета (без расходов на железные дороги и винную монополию). Что касается займов, то, как писал Коковцов, даже те из них, что были заключены на бесспорно производительные нужды, всё же приводили, в конце концов, к тому же результату, что и займы на непроизводительные нужды, то есть к расстройству государственного кредита и всего финансового положения страны. Отвергнув путь новых займов, правительство Столыпина–Коковцова стало финансировать в предвоенные годы все потребности страны за счёт бюджетных поступлений и введения новых налогов.

На первом месте в расходной части бюджета стояли расходы на армию и флот, стратегические железные дороги и порты. Причём большее внимание уделялось морскому флоту (о чём заботился уже упомянутый нами Григорович), а не сухопутной армии и её технической оснащённости (хотя готовились к войне именно с сухопутными силами Германии). В итоге за пять предвоенных лет расходы по Морскому министерству утроились, при этом Черноморский флот стоял в центре внимания.

Следующей по значимости статьёй расходов были платежи по государственным займам, опустошавшие народное хозяйство и подрывавшие основы финансовой системы страны. Среднегодовые платежи достигали 405 млн. руб. и равнялись совокупным расходам ряда ведомств на общее управление. Для сравнения – если на платежи по займам шло 14% госбюджета, то расходы на народное образование и всю систему просвещения за пять лет составили менее 3,5%. На душу населения в 1913 году на просвещение тратилось менее одного рубля, так что неудивительно, что грамотными в России были только 30% населения.

В целом государственный бюджет страны в самой минимальной степени использовался на производительные затраты, в основном это были расходы на армию и флот, на государственный бюрократический аппарат, полицию и тюрьмы (рост расходов на последние превышал рост расходов на образование), так что девять десятых населения поставляли в бюджет средства, ничего от него не получая.

Задолженность России породила накануне войны ещё одну, новую для неё проблему, в очередной раз продемонстрировавшую характер отношения к ней «союзных» держав.

В 1914 году внешний долг России (крупнейший в мире) составлял 6,5 млрд. руб. При этом 4,3 млрд. руб. – это был государственный долг (3 млрд. руб. – Франции), а остальные – частная задолженность (городские займы, торгово-промышленных предприятий, кредиты торговых фирм и коммерческих банков). Между тем пассивный расчётный баланс, огромная задолженность и потребность торговли и промышленности в иностранной валюте вынуждали правительство держать за границей большой запас золота из эмиссионного обеспечения Госбанка. Большая часть золота хранилась во Франции и Германии, объём денежных расчётов с которыми был особенно велик. Безусловно, всё это лишало устойчивости всю денежную систему России и ставило вопрос о возможной конфискации в случае войны средств за границей. Поскольку русское правительство беспокоилось о вкладах не во Франции и Англии, а в Германии и Австрии, буквально накануне войны оно перевело деньги из германских банков в союзные страны.

Однако с началом войны «союзные» банкиры не только перестали давать новые кредиты под государственные обязательства, но и стали чинить препятствия в расходовании принадлежавшей казне золотой российской наличности, находившейся на счетах иностранных займов. При этом особые трудности сложились во Франции – главном «союзнике» России, где находилось почти 80% всей свободной наличности (431 млн. руб.). Опираясь на провозглашённый мораторий, французские банкиры фактически лишили Россию возможности располагать в желаемых размерах этими средствами, рассчитывая за счёт них покрыть большую задолженность русских акционерных банков, а последняя составляла тогда 233,2 млн. руб. (без долгов промышленных и торговых фирм). Русское правительство отказалось оплатить задолженность частных банков за счёт своей золотой наличности, но французские банки проявили непреклонность и в итоге заморозили всю наличность русского правительства, которая была почти вдвое больше задолженности банков.

И хотя Комитет финансов России считал недопустимым использовать для погашения задолженности казённую валюту, он в то же время не мог остаться в стороне от разрешения этой проблемы, так как это мешало размещению военных заказов. Так что в итоге было признано полезным урегулирование вопроса «официальным путём» через МИД, и правительство выступило в роли своеобразного гаранта банков, признавая их кредитоспособными, но не могущими в условиях военного времени найти иностранную валюту. Правительство взяло на себя заботы не только о довоенных расчётах банков, но и о предоставлении им дальнейших кредитов иностранными банками под свою гарантию, а Французский банк открыл русскому Государственному банку кредит на покрытие краткосрочных долгов и обязательств, заключённых русскими банками и промышленными учреждениями на французском рынке. Так «союзники» вновь продемонстрировали, что среди равных есть «более равные».