Фото Алла Еременко

Правительство, похоже, решило выполнить так и не ставшие законом планы десятилетней давности и завершить приватизацию как процесс мощной «кодой». Хорошо это или плохо? И что нам с этого будет?

Собственность — это, прежде всего, общественный институт. Она держится на общественном признании, легитимности. Например, то, что компьютер, на котором я сейчас набираю эти строки, «мой», означает: окружающие признают за мной, и только за мной, исключительное право им пользоваться. Причем, что важно, институт прежде всего неформальный: основную массу людей в большинстве случаев удерживает от соблазна украсть чужое или воспользоваться им без спросу не столько страх наказания, сколько их собственные убеждения, впитанные с молоком матери. «Твоим» считается то и только то, что ты сам создал или купил. Юридическим подтверждением такой легитимности служит титул, устанавливающий формальную принадлежность объекта. Например, акт на землю, техпаспорт на автомобиль или товарный чек.

Но с титула права собственности только начинаются — именно этого не понимает подавляющая часть наших сограждан.

Титул дает владельцу исключительное право делать с объектом все, что угодно, в рамках закона. Например, право управления автомобилем ограничено правилами движения. Чем теснее рамки закона, тем меньше может с ним сделать собственник, тем меньше ценность (и, соответственно, цена) объекта. В пределах этих так называемых остаточных прав титульный собственник может распоряжаться собственностью: продавать, сдавать в аренду или, скажем, уничтожать. Но это право можно и делегировать другому человеку — агенту. Тот, в свою очередь, не обязательно сам непосредственно управляет собственностью и может, опять-таки, передать это право, например, арендатору и т.д. При этом каждый из них может сказать «мое», правда, вкладывая в это слово несколько разный смысл. Полномочия агентов определяются контрактом, который для них играет ту же роль, что и закон — для собственника. Но принципиально невозможно составить контракт, который бы предусматривал программу действий на все случаи жизни. Поэтому собственностью не могут управлять роботы и бюрократы. Теоретически доказано и многократно проверено на практике, что собственность управляется эффективно, только если права на нее симметричны — каждый, кто владеет какой-то из составляющих права собственности, получает долю приносимой ею пользы, например, дохода, пропорциональную его фактическому, прямому или косвенному, участию в управлении. Но так получается не всегда.

Допустим, получил человек по наследству квартиру в далеком городе. С титульными правами у него все в порядке. Квартира может приносить стабильный доход, особенно, если сдавать ее посуточно, — достаточно подремонтировать и поддерживать в приличном состоянии. Но сам владелец этим заниматься не может: ездить далеко, да и времени нет (слишком велики «трансакционные издержки»). Он договаривается с местным знакомым за небольшое фиксированное ежемесячное вознаграждение и выдает ему доверенность. Знакомый, в свою очередь, не будучи специалистом в этом деле, заключает договор аренды с риелтором, который сдает квартиру внаем туристам. А поскольку никто заранее не знает, какой доход принесет все дело, то договариваются в процентах.

Всем бы жить-поживать да добра наживать, но не тут-то было! Знакомому трудно проверить, сколько туристов и почем поселяет на квартире риелтор (это называется «асимметрия информации»). Пользуясь этим, последний ведет себя «оппортунистически»: занижает доходы, сдает за «черный нал». Та же история с самим знакомым. Он, пользуясь неведением (да и нерадивостью) хозяина, то и дело предъявляет ему счета — то на ремонт, то на поломанную мебель, то якобы соседей залили… Ответственность-то с титульного собственника никто не снимал, и никто, кроме него, не заинтересован в том, чтобы квартира поддерживалась в надлежащем состоянии. Инвестировать в нее, соответственно, тоже больше некому. В итоге собственник в конце года подбивает бабки и видит, что он в минусах! Что неудивительно, поскольку его фактические права собственности, с учетом трансакционных издержек, неполноты контрактов, асимметрии информации и оппортунистического поведения обоих агентов близки к нулю. Их узурпировали и поделили между собой местный знакомый и нанятый им риелтор. А обязанности, неотделимые от титульных прав, несет, конечно, по-прежнему титульный собственник.

Ситуация стократно усугубляется, если этот титульный собственник — не один конкретный человек, а «весь народ». Каждому гражданину в каждом отдельном предприятии принадлежит одна сорокапятимиллионная — стоит ли ради такой мелочи лезть на рожон? Поэтому все права на любую «общенародную» собственность изначально узурпированы государством. Которое, в свою очередь, не только плохо контролируется гражданами, но и само далеко не лучший хозяин. Поскольку менеджмент госпредприятия («риелтор» в нашем примере) имеет сильный интерес — может присвоить львиную долю прибыли (!), а государственный чиновник получает всего лишь зарплату, не зависящую от результатов работы предприятия, то они быстро находят общий язык. Естественно, за счет «хозяина». Поэтому врожденная болезнь государственной собственности во всем мире — асимметрия прав: частные выгоды, общественные потери.

И если в странах с сильной демократией и хорошей бюрократией (в лучшем смысле этого слова) государственная собственность еще иногда, в виде исключения, работает, то в коррумпированных государствах и вообще при «ограниченном доступе» она неминуемо превращается в рассадник коррупции и обузу на шее налогоплательщика. При этом не помогают ни мораль, ни железная легитимность прав собственности. Ведь недаром администрация всегда и всюду просит не оставлять без присмотра ценные вещи: пусть даже 99 из 100 людей — честные, рано или поздно то, что плохо лежит, будет присвоено. Тем более что именно такие ситуации привлекают нечистых на руку, а их пример, увы, бывает заразителен. Ничья собственность очень быстро находит хозяина среди менее брезгливых сограждан, чем разлагает нравы слишком быстро и надолго. «Ты здесь хозяин, а не гость — тащи отсюда каждый гвоздь!», «все вокруг колхозное, все вокруг мое» — мы и сейчас не избавились до конца от этого советского наследия.

В описанной выше житейской ситуации, очевидно, доверенность надо отозвать, а квартиру поскорее продать. Даже если она дорога как память. То есть альтернативы приватизации нет! Увы, забрать у государства узурпированные им права собственности не получится. Поставить его себе на службу — реальнее, но у нас пока что и это не выходит. Поэтому продавать квартиру в нашей аналогии будет… тот же местный знакомый. Естественно, хозяин получит от рыночной цены немногим больше, чем имеет от дохода, — квартира-то ему принадлежит только номинально.

Ведь риелтор (менеджер), который снимает с чужой собственности сверхдоход, ничего не вложив и ни за что не отвечая, крайне не заинтересован терять такую возможность и будет чинить всяческие препятствия. Поэтому, если настаивать на прозрачности и конкурентности продажи, то она попросту не состоится, поскольку никто особо не заинтересован эти препятствия преодолевать: покупатель платит рыночную цену и, соответственно, получает на вложенный капитал только нормальную прибыль, а продавец, действующий в интересах владельца, — скромные комиссионные. И только если собственность уходит за бесценок, например, если знакомый «продаст» злополучную квартиру собственному сыну или позволит риелтору выкупить ее за символическую цену, только тогда появляется достаточно сильный встречный интерес, и владелец может выручить хоть что-то.

Асимметрия прав собственности была одним из главных факторов, угробивших СССР. Однако, наконец-то избавившись от гнета КПСС, «красные директора», фактически узурпировавшие свои заводы, приобрели еще больше прав, но не обязанностей. И это привело к катастрофе 1992—1995 годов. Приватизация была единственным спасением для экономики, ибо даже плохой хозяин лучше, чем никакого. Двигателем, получателями «подарков», выступили предприниматели: чем ближе к власти, тем больше и дешевле. А народ, увы, закономерно, непосредственно от приватизации получил доход в полном соответствии с объемом своих
фактических прав на эту собственность. Собственники пришли тоже не самые эффективные. Однако по-другому приватизация в нашей стране идти и не могла, по крайней мере, до оранжевой революции.

Но и тогда состоялась одна-единственная прозрачная продажа. А непрозрачные тем временем остановились совсем, в основном из-за взаимной обструкции олигархов, не желавших усиления конкурентов, — ведь «арбитра» над ними не было. Сейчас приватизация, закономерно, возобновилась. Однако ни более прозрачной, ни более эффективной она, разумеется, не стала. Тем не менее ее все-таки нужно рассматривать как меньшее зло по сравнению с государственной собственностью, на которой, к тому же, сидят «смотрящие». В конце концов, массовая приватизация 90-х все же худо-бедно создала предпосылки для последующего роста. Хотя, правда, тогда монополии не раздавали…