Самоустранение Вашингтона от участия в решении ряда международных проблем с перекладыванием этих проблем на союзников, с делегированием им соответствующих полномочий, вызванное «имперским перегревом» (imperial overheating - состояние, в котором, согласно Полу Кеннеди, рано или поздно из-за чрезмерных нагрузок оказывается всякая империя), имеет неплохо проработанное обоснование. В Белом доме вообще не склонны поддаваться стихийным порывам к самоизоляции, а предпочитают подходить к каждой ситуации конкретно, опираясь на популярную ныне концепцию «умной власти» (smart power), само возникновение которой говорит об истощении прежних источников могущества США… Время, когда их лидерство было бесспорным и не требовало доказательств, прошло. Теперь сохранение лидерства требует от правителей американской империи немалых интеллектуальных усилий. 

На официальном уровне название этой концепции впервые прозвучало в речи Хиллари Клинтон, с которой она выступила в Сенате 13 января 2009 г. перед утверждением ее кандидатуры на должность госсекретаря. Х.Клинтон призвала к тому, чтобы в целях сохранения американского лидерства в мире использовать «умную власть», имея в виду полный набор имеющихся у США средств – «дипломатических, экономических, военных, политических, правовых и культурных, – выбирая нужное средство или сочетание средств в каждой конкретной ситуации». (1) 

Идея «умной власти» стала развитием концепции «гибкой», или «мягкой власти», сформулированной в 1990 г. гарвардским профессором и политиком Дж. Наем, который успел побывать председателем Национального разведывательного совета и кандидатом в помощники по национальной безопасности в команде проигравшего в свое время президентские выборы Дж. Керри. Их близость указывает на то, что новый госсекретарь с еще большим энтузиазмом, чем Х. Клинтон, воспользуется предложениями своего бывшего сотрудника. 

В 2004 г. идеи Дж. Ная получили окончательное оформление в книге «Мягкая власть» («Soft Power») (2). Часто этот метод называют еще и «мягкой силой». Главная идея Ная состояла в том, что поставленных на международной арене целей Соединённым Штатам следует добиваться через «вовлечение», а не принуждение. Отсюда необходимость использования в качестве инструментов внешней политики социокультурных и политических ценностей. Субъект доминирования «должен быть привлекательным во всех проявлениях и предлагать другим своим примером ориентиры развития». Теория в Вашингтоне понравилась, и где-то она активно применялась, например, в «цветных революциях» и во время «арабской весны», однако показалась недостаточной из-за того, что ее эффект растянут во времени и не всегда очевиден. К тому же никто не собирался отказываться и от «жёсткой власти», опирающейся на силу.

Тогда Най предложил объединить обе концепции в рамках универсальной «умной власти». В 2006 г. известный исследовательский центр CSIS организовал двухпартийную комиссию (Bipartisan Commission on Smart Power), которую возглавили Джозеф Най и «неокон» Ричард Эрмитэдж. Эта комиссия в 2007 г. и выступила с докладом «Более умная, более безопасная Америка» (3), в котором были заложены основы переустройства миропорядка по мере пока еще сохраняющихся у Америки сил.

Концепция «умной власти» придала теории «мягкой власти» стратегическую направленность. Ее лейтмотив – необходимость сбалансированного сочетания ресурсов обоих типов власти – «мягкого» и «жёсткого». Конечно, что такое политика «кнута и пряника», понимали и раньше. А на заре американского империализма президент Теодор Рузвельт уже пытался облечь эту политику в стройные формулировки, повторяя: «Говори мягко, но носи с собой большую дубинку». Заслуга современных теоретиков - в детальной проработке и операционализации этих, в общем-то, понятных всем вещей. Концепция «умной власти» – это не только синтез мягкой и жёсткой власти (например, сочетание механизмов публичной дипломатии с военными интервенциями), но и новая философия взаимоотношений с другими державами. Смысл ее в том, что лидерство США должно осуществляться не через единоличное решение международных проблем, а через организацию совместных действий. Так Америка действовала, например, во время ливийской войны; эксперты назвали это «лидерством из-за спины». (4)

«Америка должна научиться делать то, что другие хотят, но не могут, и делать это коллективно», - говорилось в документе. В новых подходах можно также уловить разделение понятия лидерства на два элемента – пространственный (контроль над территориями) и функциональный (главенство в решении проблем планетарного масштаба). США готовы отказаться от части пространственного лидерства ради сохранения функционального по всем ключевым вопросам международной жизни. Иными словами, уступая количество, хотят сохранить качество.

Концепция «умной власти» учитывает то, что властные ресурсы в современном мире перераспределяются, что появляются новые центры силы. На смену пирамидальному мироустройству с иерархической структурой приходит сложная разноуровневая паутина действующих лиц. Иерархия между ними сохраняется, но она не столь жестко формализована, как раньше, и во многих отношениях напоминает мир Средневековья. Наиболее влиятельным в этом мире оказывается тот, кто больше включен в разветвленные и взаимосвязанные сети. Как отметила еще один из разработчиков концепции «умной власти» профессор Эн-Мари Слотер, «государство с наибольшим количеством связей будет центральным игроком в этом мире, будет способно определять общемировую повестку дня и обеспечивать инновации и устойчивое развитие». (5) Ей же принадлежит идея создания «лиги демократий», своего рода сверхимперии на федералистских началах, члены которой совместными усилиями и должны осуществлять управление миром. При Б. Клинтоне по инициативе госсекретаря Мадлен Олбрайт (6) состоялось даже учреждение подобного альянса, но развития он не получил, в том числе и из-за того, что США в тот момент еще не были готовы всерьёз делиться полномочиями по управлению миром даже с ближайшими союзниками. К этой задаче их неумолимо вернуло время. 

В соответствии с концепцией «умной власти» Б. Обама уже в 2010 г. заявил о приверженности Соединённых Штатов многостороннему (читай: совместно с ближайшими союзниками и сателлитами) решению всех мировых проблем и международных конфликтов в представленной им новой Стратегии национальной безопасности. (7) Документ гласил: «…мы должны признать, что ни одна нация – какой бы сильной она ни была – не может противостоять глобальным вызовам в одиночку». При этом готовность к разделению бремени по поддержанию миропорядка постулировалась не как путь к демократизации международных отношений, а как метод сохранения «американского лидерства» в мире в новых условиях, разумеется, «на основе взаимных интересов и взаимоуважения». Подобное «вовлечение» предполагалось начать с «ближайших друзей и союзников – от Европы до Азии и от Северной Америки до Ближнего Востока», среди которых были названы Великобритания, Франция и Германия. (8) 

Активный переход к проведению такой политики отчетливо наметился с началом второго мандата президента. В этом смысле показательно выступление вице-президента США Джозефа Байдена на состоявшейся в феврале 2013 г. международной конференции по безопасности в Мюнхене. Он подтвердил переключение внимания США на Азиатско-Тихоокеанский регион, призвав европейских союзников к большей активности в их зоне «при неизменной поддержке со стороны США». По заверениям Джо Байдена, «Европа останется краеугольным камнем нашего вовлечения в мировые дела и катализатором глобального сотрудничества». (9) Он убеждал европейских лидеров в том, что более активное «вовлечение» США в дела АТР и других районов мира происходит «не за счет Европы», а отвечает ее собственным интересам. Дж.Байден говорил также о поддержке Соединёнными Штатами демократических государств в Юго-Восточной Азии, Латинской Америке, Африке южнее Сахары, на Ближнем Востоке. Обозначив таким образом притязания на вновь устанавливаемые американские сферы влияния, само это понятие Дж. Байден, как водится, осудил, но сделал это довольно примечательно. Он заявил о непризнании Америкой права какого-либо государства на «обладание сферами влияния», связав это с непризнанием независимости Абхазии и Южной Осетии. А это значит, что свои позиции на Кавказе рядом с каспийской нефтью США уступать никому не собираются и продолжают рассматривать постсоветский мир как геополитическое пространство, консолидации которого допускать нельзя.

В Европе выступление Байдена оценили именно как заявку на перераспределение сфер влияния. Немецкая Die Welt писала: «Европейцы предупреждены о том, что в будущем ничто не останется в привычном доселе виде. С НАТО или без этой организации, Вашингтон больше уже не может обезопасить их от последствий ослабления своей лидирующей роли и дезориентации. Новый мировой порядок усугубляет то заболевание, которое определяется как «имперское перенапряжение» (imperial overstretch). Одновременно в Тихоокеанском регионе формируется новый баланс, и без своей военно-морской, военно-воздушной и кибернетической мощи Америке будет сложно что-либо противопоставить китайской Срединной империи». По мнению Die Welt, на долю Джо Байдена выпала задача «взять европейцев с собой в путешествие в направлении Тихого океана и предупредить о том, что Америка в одиночку уже не способна и не хочет нести бремя поддержания мирового порядка». (10) 

Курс на делегирование полномочий союзникам или вассалам угадывается и в представленном Бараком Обамой в Конгрессе 12 февраля послании «О положении страны», в котором он изложил приоритеты своей политики на второй срок пребывания у власти. Сделав главный упор на решении неотложных социально-экономических проблем, с которыми столкнулась Америка, президент сообщил, что в течение года 34 тыс. американских военных вернутся из Афганистана на родину. «Это сокращение будет продолжаться, и к концу следующего года наша война в Афганистане будет окончена», – заверил Обама. Впредь, как следовало из послания, США не будут вести войны с террористами за рубежом: «...для противостояния этой угрозе нам не нужно отправлять десятки тысяч наших сыновей и дочерей за рубеж или оккупировать другие страны. Вместо этого нам нужно помогать таким странам, как Йемен, Ливия и Сомали, самостоятельно обеспечивать свою безопасность и помогать союзникам, которые ведут борьбу с террористами, как это происходит в Мали». (11). 

Итак, рецепт найден: «как в Мали»! То есть отныне США будут стремиться к тому, чтобы за их интересы сражались другие, вроде «покорителя Тимбукту» Франсуа Олланда, сами же предпочтут осуществлять «лидерство из-за спины». 

Современные военно-политические союзы и коалиции как аналоги империй

Возрождение имперской политики в современной международной жизни требует ответить на вопрос: для чего вообще извлекать на свет, казалось бы, давно отжившие геополитические проекты, когда имеются такие организации, как НАТО или Евросоюз?

Североатлантический альянс с момента возникновения во многих отношениях нес в себе черты имперскости. НАТО похожа на квазиимперию, обеспечивающую собственную экспансию и нацеленную «в вечность», что стало особенно очевидным после роспуска в 1991 году Организации Варшавского договора. Имперский смысл альянса раскрывается и в том, что в европейской своей части он опирается на традиции империи Карла Великого. (1) Многие исследователи на Западе полагают, что ещё важнее, чем военная функция НАТО, была изначально её политическая и культурная роль «институционального цемента того, что люди начали называть Атлантической цивилизацией». (2) В реальности же альянс служил «завесой для американских интересов, не имея ничего общего с предотвращением мифической советской угрозы, а обеспечивая в основном защиту американских инвестиций и гегемонии». (3) 

Аналитик из «РЭНД Корпорейшн» Бенджамин Шварц считает первопричиной начала холодной войны и формирования союзов, подобных НАТО, американские экономические интересы, которые предопределяли имперский характер внешней политики США. Цели этой политики имели мало общего со сдерживанием «советской угрозы»; действительными целями были «выживание и процветание» Америки, независимо оттого, откуда исходила угроза и существовала ли она вообще. «Альянсы были сформированы в то время, когда в реальности американские государственные деятели и не помышляли о возможности советской агрессии». (4) Американский исследователь Дж. Лепголд замечая, что НАТО в настоящий момент является союзом, «которому никто не противостоит», находит эту ситуацию «исторически, да и логически аномальной». (5) 

На первый взгляд, такого мощного механизма, как НАТО, вполне достаточно для ответа на любые вызовы будущего. Однако на деле механизм стал слишком неповоротлив, спутан условностями и правовыми актами прошлого. Необходимость консенсуса всех членов альянса затрудняет оперативное принятие решений. После Ирака и Афганистана многие влиятельные члены НАТО и слышать не хотят о новых авантюрах. Без американской подпитки, постоянного вмешательства и давления из Вашингтона шестерни этой машины ворочаются с огромным трудом. 

Зона ответственности НАТО, согласно статье 6 договора о ее создании, ограничена Северной Атлантикой, охватывающей Европу, Северную Америку и «острова в североатлантической зоне, находящиеся к северу от тропика Рака». А статья 5 предполагает применение военной силы со стороны блока только при нарушении границ одного из его членов. Несмотря не это, НАТО пыталась придать себе характер всемирной организации, спорадически выходя за очерченные её уставом рамки. Например, во время гражданской войны в Югославии альянс активно вмешивался в ход событий на том основании, что там нарушались границы, а насилие и этнические чистки грозили безопасности соседних стран НАТО. Однако при таком обосновании, как отмечал сотрудник Института Катона и колумнист Los Angeles Times Джонатан Кларк, было бы куда логичнее, чтобы в 1991 г. НАТО выступила не на стороне сепаратистов, «а на стороне федерального правительства Югославии». (6) 

Конечно, постоянно нарушать собственные юридически закрепленные нормы затруднительно. Придать НАТО функции «мирового жандарма на службе ООН» тоже не получилось из-за отсутствия энтузиазма по этому поводу у многих членов альянса, а также противодействия со стороны Китая, Индии, России и других держав. По этим же причинам ничего не получилось и из планов расширения НАТО на Азиатско-Тихоокеанский регион при участии Японии, Южной Кореи, Австралии и Новой Зеландии. Слишком глобальной оказалась эта задача. 

Многие убеждены, что НАТО вошла в стадию энтропии, искусственно продлевая свое существование за счет приема новых членов. Строго говоря, потребность в альянсе отпала ещё тогда, когда был распущен Варшавский договор… Исходя из смысла 5-й статьи о взаимной обороне и 6-й статьи о границах ответственности НАТО, никаких угроз для альянса не осталось. Рассуждения о новых угрозах – терроризме, наркотрафике, киберпреступности, для борьбы с которыми якобы нужна НАТО, звучат как анекдот, до такой степени не соотносимы эти проблемы и блоковый механизм. 

Североатлантический альянс не просто превращается в атавизм, но он отвлекает ресурсы США от нового центра мировой политики XXI века, смещающегося в АТР, куда империя НАТО дотянуться не может. Тем не менее США не откажутся от НАТО целиком: в Старом Свете должны оставаться созданные там некогда бастионы. В то же время Америке нужна свобода рук на Востоке, нужны более надежные схемы влияния на мировую политику, отсюда потребность в новых союзах и империях. Придать же энтузиазм европейским союзникам можно лишь апелляцией к их собственным интересам и к их ностальгии по былому величию. Поэтому проверенные веками имперские механизмы оказываются полезнее, чем громоздкие механизмы управления современными коалициями.

Другая опора США в Европе - Евросоюз, отношения с которым у Вашингтона складываются ещё сложнее. С одной стороны, усиливается экономическая интеграция США и Европы, и это веление времени: выдерживать конкуренцию со стороны Китая и других «восходящих экономик» всё труднее. До конца 2014 г. США и ЕС намереваются создать трансатлантическую зону свободной торговли (TAFTA — Transatlantic Free Trade Area). Как высказался бывший посол США в ЕС Бойден Грей, предполагаемое соглашение ЕС и США сродни созданию «экономического НАТО». С другой стороны, настороженность Вашингтона по отношению к политической и особенно военной составляющей Евросоюза сохраняется, особенно в условиях ослабления американской мощи, когда ЕС может из ведомого превратиться в ведущего внутри западной коалиции. 

Бывший помощник президента США по национальной безопасности Брент Скоукрофт отмечал, что объединение Европы вызывает у американцев некоторую настороженность. «Во многих отношениях мы предпочли бы иметь дело с Великобританией, Францией, Германией и прочими в отдельности», - признавался Скоукрофт. (7) А Збигнев Бжезинский, сетуя на то, что европейцы отстают от американцев в принятии на себя большей ответственности за положение в мире, выделил тех, кто, по его мнению, до этого уже дозрел. Готовы к этому «британцы, все более готовы французы, а также некоторые союзные страны поменьше, - например, поляки и голландцы. Настоящие проблемы будут с Германией и, вероятно, с Италией». (8) Любопытно, что новое имперское строительство в Европе идет в точном соответствии с этим списком. 

Создание коалиций всегда идёт трудно. Еще Клаузевиц в книге «О войне» отмечал своекорыстие участников коалиций. «Мы никогда не встретимся с таким случаем, чтобы государство, выступающее в интересах другого, относилось к ним столь же серьезно, как к своим собственным». (9) Процесс образования коалиций, в которых их члены совершенно по-разному относятся к будущему противнику, зачастую напоминает, писал Клаузевиц, достижение «торговой сделки». Именно с такой ситуацией столкнулись американцы в Ираке и Афганистане, когда вспомогательные части союзников в лучшем случае защищали лишь сами себя, а в худшем - подразделениям США приходилось оборонять ещё и их. Особняком, быть может, стояли англичане, но это уже другая – англосаксонская - коалиция внутри коалиции.

Выдающийся русский военный теоретик А.А. Свечин в своем труде «Стратегия» отмечал, что со времен Клаузевица военные союзы в ХХ веке стали менее хрупкими. «Союзник в настоящее время часто воспитывается и вскармливается за долгие годы до начала войны. Союз иногда представляет как бы своеобразную форму вассалитета эпохи империалистического развития. Все малые и средние государства на западной границе СССР стремятся обеспечить себя достаточно щедрым сеньором». (10) Экономически более слабые государства оказываются в зависимости от капитала других союзников. (11) 

Вместе с тем Свечин подчеркивал, что, «несмотря на возросшую политическую прочность современных коалиций, сила их остается меньше суммы слагаемых. Даже при полной искренности правительств государств, входящих в союз, каждое из последних не может, не нанося тягчайшего ущерба своей государственности, отречься от своих особых стремлении, нужд и свойств. Коалиция всегда оказывается колесницей, в которую запряжены конь и трепетная лань. Честное соглашение не может заставить забыть о здоровом государственном эгоизме». (12) Малое государство, например, представляет ценность для ведения войны только в том случае, если оно безоговорочно подчиняет свою армию командованию великой державы. «Вообще же маленький союзник, действующий самостоятельно и преследующий своей армией особые цели, грозит принести больше минусов, чем плюсов». (13)

Весь опыт взаимодействия США с их союзниками в последние десятилетия подтверждает мысли этих двух военных теоретиков. Поэтому карт-бланш по проведению самостоятельных операций в Африке, выданный Франции на основе реализации ее собственных интересов, кажется Вашингтону весьма обнадеживающим опытом. 

(Продолжение следует)