Сегодня во всем мире наблюдается резкий рост интереса к марксизму. Постсоветские страны с их уникальным опытом «социалистического строительства» также не исключение.  Все чаще мы наблюдаем попытки переосмыслить советский опыт применительно к сегодняшним реалиям. Данная статья представляет собой именно такую попытку. Автор аргументированно показывает причины по которым советский проект изначально не имел ничего общего с марксизмом. По его мнению, крах СССР был закономерным именно потому, что Ленин с первых шагов отклонился от идей Маркса.

«Невежество — это демоническая сила, и мы опасаемся, что оно послужит причиной ещё многих трагедий.»  К. Маркс.

«Я люблю русского человека за то, что он не задумывается долго».  М.Е.Салтыков-Щедрин

Классика — это вечно живое!

В нашей стране, семь десятилетий с большим пафосом величавшей себя «обществом строителей коммунизма», едва ли найдётся десяток–другой жителей на все сто сорок с лишним миллионов, способных хотя бы начётнически припомнить пять-шесть строк творцов научного мировоззрения. Даже без всякой внутренней связи — уж, как говорится, не до жиру — главное: не путая с перлами теоретической мысли типа «Слава КПСС!».

С таким идейным багажом трудно не поразить весь мир неслыханным прогрессом и без ложной скромности можно смело сказать, что нам сие удалось в высшей степени!

Есть лишь одна небольшая загвоздка – да был ли мальчик-то?

Увы, все факты указывают на то, что историческая причастность нашего общества к научному марксистскому мировоззрению, пока только очередной плод богатого воображения, т.е. «нас возвышающий обман» и не более того.

Наше общество до сих пор умудряется не замечать, что российские «ученики и последователи» основоположника научного коммунизма:

-в отличие от него назвались социал-демократами

-переломав целую кучу копий в теоретических битвах между собой, коммунизм никогда не обсуждали

-даже доспорившись до фракционного раскола, не превратились конкретно в коммунистов и эсдеков, как казалось бы следовало произойти, а размежевались на абстрактных большевиков и меньшевиков.

Налицо явное нежелание увязывать свою деятельность с понятием о коммунизме.

В отличие от Маркса.

Особенно это заметно на фоне достославной боевитости и пресловутой принципиальности лидера большевиков.

«Организатор российской коммунистической партии», по сути, впервые заговорил о коммунизме лишь в апреле 1917 года.

В чём дело? Неожиданно вспомнил или, наконец, осознал, что вообще-то учение Маркса о коммунизме – без всякой социал-демократии, а тем паче большевизма?!

Отнюдь. Просто Временное правительство позиционировало себя как представительный орган демократических и социалистических сил российского общества, и понятно, что в таких условиях социал-демократу Ленину для дальнейшей борьбы за власть прежняя идеологическая платформа уже не годилась.

Поэтому он совершенно верно указал партии на то, что термин «социал-демократия» по смыслу весьма существенно некорректен, а большевизм вообще производное от случайного обстоятельства и предложил сменить название на единственно научно правильное.

Отказ соратников красноречиво говорит сам за себя – хороши «марксисты» не желающие вставать под идейное знамя коммунизма!

Между тем с их стороны это была вполне закономерная реакция и, причём, как раз на отношение к коммунизму самого вождя, поскольку ранее ни о чём таком он фактически даже не заикался, а тут на тебе – вывалил, как снег на голову!

Да и здесь исходил явно не из стратегической цели, а из тактических соображений – Каменев на Апрельской конференции, возглавляя оппозицию, критиковал Ленина именно за то, что он не предлагал ничего, кроме агитации.

Целых двадцать лет РСДРП обходила коммунизм стороной – не слишком ли странно для приверженцев марксизма? В чём причина?

Ответ даёт то простое обстоятельство, что Ленин, лишь весьма принципиально решив отречься от социал-демократии вкупе с большевизмом, и очень боевито вознамерившись переквалифицироваться в коммунисты, обратился к теме государства.

вц.

Маркс – основоположник научного коммунизма.

Его учение отрицает государство.

Как так – без государства?

Это же анархия!

Попробуй пойми сам да ещё растолкуй другим.

А социал-демократия таких проблем не создаёт.

Тем самым гораздо удобнее.

Что и обусловило «выбор».

Отсюда бесконечные споры российских эсдеков – марксистское учение не устраивало их постановкой вопроса о государстве и поэтому они говорили каждый о своём.

В результате имели идейную разноголосицу, партийную междоусобицу и историческую невнятицу.

При наличии научного мировоззрения.

Если учение не даёт ответы на вопросы, то совершенно очевидно, что отсутствует либо оно само, либо его понимание.

Истину установить несложно. Как могло быть иначе, если учение Маркса именно и только о коммунизме, а его «ученики и последователи» наоборот рассуждали обо всём, кроме коммунизма? т.е. Жомини, да Жомини, а об водке ни полслова!

Маркс, ещё при жизни столкнувшись с непониманием своего учения, сыронизировал в сократовском стиле: «Я знаю лишь то, что я не марксист».

История сделала эту фразу провидческой.

Его эпигоны назвались социал-демократами.

Не коммунистами.

В отличие от него.

Народная мудрость гласит: коготок увяз – всей птичке пропасть. Не нужно особое глубокомыслие, чтобы понять: отличие от марксизма способно сделать кем угодно, но только не марксистом.

Кем же?

Тоже не бином Ньютона.

Социал-демократия «выгодно отличается» от научного коммунизма тем, что, не отрицая государство, представляется значительно проще и соответственно удобнее.

Выгодный, удобный по-латински opportunus.

Отсюда термин «оппортунизм».

Таким образом, совершенно очевидно, что отличие от марксизма вполне закономерно делает оппортунистом – примерно так же как разница с человеком определяет примата.

Родина оппортунизма – «учёная Германия». Немецкий ум это стремление к основательности. Поэтому соотечественников Маркса в его учении насколько впечатлила экономическая сторона фундаментальностью анализа, настолько же и озадачила политическая часть радикальностью синтеза.

Вполне понятно: для нации, воплощающей стремление к основательности в «орднунге», упразднение государства синоним апокалипсиса.

Хотя не кто иной как Фихте, задолго до Парижской Коммуны, сформулировал принцип: «Задача государства – стать ненужным», его поддержал Шеллинг, а Штирнер изложил манифест правого анархизма.

Что же касается Маркса и Энгельса, то последний в письме к Бернштейну указывал: «… исчезновение государства мы провозгласили ещё тогда, когда никаких анархистов даже в помине не было». Он же и предрекал: «Самой большой помехой мне представляется мнимоучёное чванство наших так называемых образованных, которые тем больше надувают щёки, чем меньше смыслят в данном деле».

Для разрешения коллизии между научным мировоззрением и национальным сознанием поклонники Маркса из числа соотечественников препарировали его учение, отделив анализ от синтеза, и получили оппортунизм, т.е. германскую социал-демократию.

Однако Маркс отрицал государство отнюдь не из симпатии к «матери порядка», а потому, что оно является исторически обусловленной эксплуатацией классовой формой общества – наука твердит об этом с античных времён.

Нетрудно увидеть, что если научный коммунизм против государства, а социал-демократия наоборот за, то получается, что марксизм и оппортунизм идейно противоположны и следовательно: увязывать имя Маркса с социал-демократией означает не только открыто расписываться в явном непонимании его учения, но и заведомо обрекать всё дело на обратный результат, т.е. неизбежный провал.

История России тому пример.

Плеханов пропагандировал не научный коммунизм, а социал-демократию, т.е. в действительности был не «отцом российского марксизма», а — сыном германского оппортунизма.

Маркс указал: «Своеобразный характер социально-демократической партии выражается в том, что она требует демократическо-республиканских учреждений не для того, чтобы уничтожить обе крайности – капитал и наёмный труд, а для того, чтобы ослабить и превратить в гармонию существующий между ними антагонизм».

Это противоречие породило Ленина.

Ленин понял в учении Маркса всё, кроме сути. Это означает, что по гамбургскому счёту он не понял ничего. В чём несложно удостовериться даже по его словам, не говоря уже о делах. В брошюре «Три источника и три составных части марксизма» Ленин написал: «Адам Смит и Давид Рикардо, исследуя экономический строй, положили начало трудовой теории стоимости. Маркс продолжал их дело. Он строго обосновал и последовательно развил эту теорию. Он показал, что стоимость всякого товара определяется количеством общественно-необходимого рабочего времени идущего на производство товара».

Данный ленинский пассаж до сих пор свободно гуляет по головам аж на академическом уровне, а между тем это полнейшая профанация марксизма – о чём Энгельс вполне доходчиво сказал ещё в «Анти-Дюринге».

На самом деле Маркс вовсе не был на подхвате в подмастерьях у Смита и Рикардо, а, наоборот, на основе анализа этой их теории вскрывал научную несостоятельность всей политэкономии вообще, абсолютно верно резюмируя, что «… труд не имеет и не может иметь никакой стоимости».

Там же Ленин умозаключил: «Гениальность Маркса состоит в том, что он сумел отсюда и провести последовательно тот вывод, которому учит всемирная история. Этот вывод есть учение о классовой борьбе». Увы, «опять двойка». Вот слова самого Маркса: «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты – экономическую анатомию классов».

Подобным примерам несть числа.

Когда интеллект не в состоянии ухватить сущность, он цепляется за форму и вместо проникновения вглубь скользит по поверхности, принимая частное за общее, следствие за причину, средство за цель. Такая «перемена мест» в сознании, называясь эклектицизмом, переворачивает восприятие бытия с ног на голову и соответственно приводит к превратным результатам. Ленин ли не понял учение Маркса, поскольку был эклектиком по складу ума или он стал таковым по образу мышления потому, что не смог овладеть научным мировоззрением, значения не имеет – итог один.

При наличии учения Маркса, Ленин ратовал за теоретическое новаторство и идейную самостоятельность РСДРП под девизом «марксизм не догма».

Притом, что научный коммунизм и социал-демократия по смыслу противоположны. Идея научного коммунизма начинается упразднением государства. А сущность социал-демократии заканчивается идеалом бюрократии.

Постижению научного мировоззрения Ленин предпочитал достижения собственных умствований. Его несложно понять – сие гораздо проще.

В результате он был не марксистом, а всего лишь ревизионистом оппортунизма.

Ленинизм это доктринёрская самодеятельность на основе эклектической отсебятины.

Оппортунистическая хлестаковщина под лозунгом «творческого подхода». При отсутствии научного мировоззрения вождю большевизма ничего другого попросту и не оставалось.

Плеханов и Ленин это единство и борьба противоположностей.

Оба были оппортунистами.

Только Плеханов – правым, а Ленин — левым.

Плеханов стремился к марксизму, Ленин отталкивался от оного.

Плеханов видел свою цель в реализации учения Маркса. Ленин видел в учении Маркса средство реализации себя.

Плеханов не дорос до Маркса, что сам осознавал.

Ленин не дорос даже до Плеханова, но считал, что превзошёл обоих.

Эпигонство вовсе не означает взаимосвязь. Точно так же: революционная деятельность это всегда политическая борьба, но политическая борьба далеко не всегда революционная деятельность.

Ленинское кредо идейной самостоятельности РСДРП, прямо противореча его же собственным панегирикам марксизму, как всеобъемлющему учению – победоносному теоретическому оружию пролетариата, ни к чему, кроме фракционного раскола, не привело.

Ленинизм-большевизм это, по сути, помесь германской социал-демократии с русским народовольчеством, т.е. оппортунизм в квадрате – не просто невежество, а воинствующее.

Народовольцы звали крестьянскую Русь к топору. Ленин – рабочую Россию к винтовке. Фактически этим вся разница и исчерпывалась. Он не поднимал сознание пролетариата до марксизма, а опускал его до пугачёвщины.

Коллизия состояла не в том, что Ленин призывал народные массы на революцию, а в том, что он делал это, сам не понимая её смысла.

Суть разногласий между меньшевиками и большевиками заключалась не в том, что одни были склонны либеральничать, а другие жаждали диктаторствовать. А в том, что, выявленную в ходе бесконечных споров неясность пути социально-экономических преобразований жизни страны, меньшевики считали обстоятельством, лишающим российскую социал-демократию исторического права на власть до тех пор, пока необходимые ответы на вопросы не принесёт время, т.е. развитие пролетариата ростом капитализма. А лидер большевиков полагал, что нечего «ждать у моря погоды» и надо брать власть, а там «война план покажет», т.е. что делать подскажет сама жизнь.

Несложно заметить, что всё это явно не согласуется с постулатом о вооруженности пролетариата передовой теорией – что абсолютно естественно, поскольку ленинизм это не развитие марксизма, а ревизия оппортунизма.

Как далеко лидера большевиков завело его кредо теоретического новаторства, показывает ленинский лозунг: «Грабь награбленное!», который он искренне считал переводом с латинского языка на русский марксистского тезиса экспроприации экспроприаторов.

Истина на поверхности. Экспроприация экспроприаторов — это о частной собственности.

«Грабь награбленное!» — о личном имуществе. Возврат средств производства из частной собственности в общественное достояние способен содействовать устранению эксплуатации. Отъём личного имущества никоим образом служить достижению данной цели не может и как агитационный призыв годен лишь на разжигание низменных страстей толпы, для привлечения её на свою сторону в борьбе за власть. Правое дело в подобных услугах не нуждается.

Энгельс по данному поводу высказался однозначно: «Всякий пролетарский вождь пользующийся люмпенами как своей гвардией или опирающийся на них, уже одним этим доказывает, что он предатель движения». Ленин своей деятельностью полностью подтвердил данные слова. Помимо сознания и воли.

Когда неясность пути исторических преобразований жизни страны завела внутрипартийную ситуацию в идейный тупик, вождь большевизма выдвинул доктрину «мировой революции», суть которой заключалась вовсе не в стремлении «водрузить победное знамя коммунизма над всей планетой» и отнюдь не в том, чтобы «пожертвовать Россией во имя Интернационала», а в том, что: «Европейские рабочие покажут нам «как это делается» и тогда мы вместе с ними сделаем социалистический поворот» (В.И.Ленин) — надо лишь подвигнуть их на классовую борьбу героическим примером российского пролетариата.

Этим Ленин фактически полностью расписывался в своей теоретической несостоятельности, так как согласно данной концепции дорога в новый мир пролегала не через учение Маркса и даже не через «творческий подход» РСДРП к теории, а через передовое сознание европейских рабочих, якобы гораздо более продвинутых, чем российский пролетариат, намного большим развитием капитализма.

Таким образом: при наличии учения Маркса, российские «марксисты», вместо того, чтобы давать ответы пролетариату, сами ждали их от него, а по сути – от капитализма!

Ленинская доктрина мировой революции прямо противоречила учению Маркса, в котором всемирный крах капиталистической системы не искомая цель, а неизбежное следствие коммунистического движения.

Она противоречила и самому вождю большевизма, который метал громы и молнии в идейных лидеров тех самых европейских рабочих, передовое сознание которых по его словам было залогом успеха русской революции, обвиняя их во всех смертных грехах.

Наконец, она противоречила просто здравому смыслу: ибо что это за «передовое сознание», которое позволяет манипулировать собой таким «оппортунистам, ревизионистам, ренегатам, прихлебателям и лакеям буржуазии», коими вожди европейской социал-демократии представали в его гневных филиппиках и которое нужно вдохновлять на борьбу героическим примером? Кто в авангарде – тот и передовой. Непосредственный свидетель, американский экономист и социолог Уильям Инглиш Уоллинг так и оценивал наших прадедов: «Русский рабочий — революционер, но он не насильник, не догматик и не лишён разума. Он готов к боям на баррикадах, но он изучил их и – единственный среди рабочих всего мира – изучил на собственном опыте. Они (рабочие) все согласны, что наши (американские) политические учреждения предпочтительнее их собственных, но они вовсе не жаждут променять одного деспота на другого (т.е. на класс капиталистов)».(Любопытная картинка для сравнения на фоне современности – Авт.)

Однако для самого Ленина в его доктрине мировой революции никаких внутренних противоречий не было, поскольку для него она имела значение не генеральной стратегической линии, а очередного тактического маневра, о чём ясно свидетельствуют его же слова: «Тов. Рыков говорит, что социализм должен прийти из других стран с более развитой промышленностью. Но это не так. Это не марксизм, а пародия на марксизм» — вот уж действительно!

Доктриной мировой революции вождь большевиков попросту отмахнулся от вопросов, на которые у него не было ответов (по «формуле» знаменитого героя Ильфа и Петрова – «заграница нам поможет»), и в дальнейшем пользовался ею с большой ловкостью, вплоть до оправдания стратегического провала: «Мы и начали наше дело исключительно в расчёте на мировую революцию» (В.И.Ленин), т.е. не он виноват – европейские рабочие подвели!

Вообще, если придерживаться исторической правды, то не большевики звали массы на штурм Зимнего дворца, а наоборот. В ЦК партии однозначно «за» был только Ленин и уклончиво Троцкий, примкнувший к РСДРП(б), причём по его словам вождь изначально планировал устроить восстание в Москве. Остальных пугала июльская неудача подобного выступления и лишь постановка питерскими рабочими вопроса ребром: «Если вы допустите разгром Советов, то дальше нам с вами не по пути» решила дело при повторном голосовании в пользу вооруженного захвата власти.

Большевики осуществили задуманное довольно малыми силами и главной причиной их успеха были лозунги борьбы за народовластие – лейтмотив всей русской истории. Вождь большевизма вещал:

«Социализм невозможен без демократии в двух смыслах: (1) нельзя пролетариату совершить социалистическую революцию, если он не подготовляется к ней борьбой за демократию; (2) нельзя победившему социализму удержать своей победы и привести человечество к отмиранию государства без осуществления полностью демократии». «Азбука демократии нарушается претензией центра назначать или утверждать местные власти». (Довольно знакомо – не так ли?) «В свободной стране управляют народом только те, кто им самим выбран для этого. Управление народом в свободных странах происходит посредством открытой борьбы партий и свободного соглашения их между собой». «Мы … сведём государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, ответственных, сменяемых, скромно оплачиваемых «надсмотрщиков и бухгалтеров» (конечно, с техниками всех сортов, видов и степеней) — вот наша пролетарская задача.

1) не только выборность, но и сменяемость в любое время

2) плата не выше платы рабочего

3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать бюрократом.

Такое начало на базе крупного производства само собою ведёт к постепенному «отмиранию» всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка – порядка без кавычек … когда всё более упрощающиеся функции отпадут как особые функции особого слоя людей» и т.п. Замечательные слова. Жаль только остались на бумаге. Что представляет собой, хоть и несознательное, но, увы, предательство и далеко не единственное.

Брестский мир советская пропаганда преподносила как наглядное свидетельство ленинской гениальности. Однако даже поверхностный анализ дает прямо противоположную картину.

Во-первых: оный не избавил Россию от кровопролития, а наоборот бросил из огня да в полымя. Если первая мировая война обошлась стране в 1,5 млн. жизней за 3,5 года, то гражданская за 2,5 года стоила 8 млн. жертв.

Во-вторых: сам факт, ход и итог гражданской войны показывает, что большевики вполне могли организовать оборону отечества, а не сдаваться германскому командованию.

В-третьих: помимо патриотических козырей белого движения, прямым следствием брест-литовских соглашений стал мятеж чехословацкого корпуса, свергнувший советскую власть на всём протяжении железнодорожного пути от Пензы до Владивостока, с появлением на арене борьбы Колчака и экспедиционных войск интервенции.

В-четвёртых: даже без России страны Антанты справились с кайзеровской Германией к ноябрю 1918 года, а с Россией это наверняка произошло бы уже летом.

В-пятых: как страна-победительница Россия не только была бы избавлена от необходимости отвоёвывать утраченные земли на Кавказе, в Средней Азии и т.д., а также сохранилась бы в прежних границах Российской империи, но и могла расшириться до выхода в Средиземное море посредством аннексии части территории Турции как союзницы Германии, не говоря уже о контрибуции.

Ну и, наконец, в шестых: Брестский мир продемонстрировал вместо героической борьбы позорную капитуляцию и это явное свидетельство того, что «мировая революция» была средством задуривания масс, поскольку на самом деле вождь, не обладая научным мировоззрением, попросту не видел пути в будущее и тянул время в надежде, что оно внесёт ясность.

Коммунизм это устранение эксплуатации. В таком случае «военный коммунизм» это устранение эксплуатации во время войны или военными мерами? В обоих случаях налицо лишь явный абсурд.

Ленин не понимал учение Маркса и поэтому прежде, чем утверждать, что лидер большевиков руководствовался марксизмом, не мешало бы иметь ответ на вопрос: когда? В каком месте? До октябрьского переворота он мотивировал свою позицию тем, что: «Мы вовсе не смотрим не теорию Маркса как на нечто законченное и неприкосновенное: мы убеждены, напротив, что она положила только краеугольные камни той науки, которую социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отстать от жизни. Мы думаем, что для русских социалистов особенно необходима самостоятельная разработка теории Маркса», а после захвата власти вождь большевизма оправдывал стратегические провалы своей политики, ссылаясь на то, что: «До сих пор сколько-нибудь путные книжки о госкапитализме писались при таких условиях и при том положении, что государственный капитализм есть капитализм. Теперь вышло иначе, и никакой Маркс и никакие марксисты не могли это предвидеть».

Мягко говоря, более чем странно предъявлять подобные претензии Марксу, поскольку он был основоположником научного коммунизма, а никак не идеологом социал-демократии и апологетом государственного капитализма.

Как ни крути, во всех случаях суть ленинизма сводится к одному: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», но… «Мы пойдём другим путём!».

Каким образом вождь большевизма разрешал эту коллизию? Очень просто. Сначала он интерпретировал слова Энгельса о том, что «Наше учение не догма…» как индульгенцию на отсебятину, а затем довёл начатое дело до логического конца и вовсе объявив едкие высказывания того же Энгельса о нелепости ассоциирования огосударствления с социализацией: «Иначе должны быть признаны социалистическими учреждениями … ротные швальни или же всерьёз предложенное при Фридрихе-Вильгельме каким-то умником огосударствление домов терпимости» и т.д. — «обрывками книжных истин». Советская пропаганда выдавала это за гибкость ленинского ума. В действительности же вся деятельность Ленина это не что иное, как цепь попыток выкрутиться из ложного положения теоретика революции, в которое он сам себя поставил необоснованностью притязаний на обладание научным мировоззрением, поскольку жизнь неумолимо вскрывала реальное положение.

Оппортунизм это не сознательное извращение, а бессознательный самообман. Он паразитирует не на марксизме, а на его непонимании.

Ленин был не вождем революции, а слепым поводырем.

История оставила множество документальных свидетельств поразительной политической близорукости лидера большевиков. Незадолго до начала первой мировой войны он писал Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц и Николаша доставили нам сие удовольствие». Буквально накануне падения царизма сетовал в кругу молодых швейцарских социал-демократов: «Мы, старики, может быть, не доживём до решающих битв этой грядущей революции».

В ответ на обвинения в разжигании гражданской войны заявлял: «… это не гражданская война будет, а безнадёжнейший бунт кучки корниловцев».  После октябрьского переворота, Ленин, по словам Троцкого, первое время поражал всех окружающих прожектами скорого пришествия социализма в Россию и на самом деле в его январских тезисах называется срок: «… не менее нескольких месяцев».

Чуть позже он продемонстрировал глубину своего понимания политической ситуации в стране словами: «Но, в главном, задача подавления сопротивления эксплуататоров уже решена в период с 25 октября 1917 года до (приблизительно) февраля 1918 года или до сдачи Богаевского».

Что тут скажешь – лёгкость необыкновенная в мыслях! О ленинских пророчествах относительно коммунистического будущего советской молодёжи и говорить не стоит. Даже о необходимости отказа от доктрины «военного коммунизма» первым заговорил Троцкий в 1920 году, а вождю для осознания этого понадобилось ещё восстание тамбовщины и Кронштадта.

Плеханов предсказывал «обновлённый царский деспотизм на коммунистической подкладке», Мартов говорил об «аракчеевском понимании социализма и пугачёвском понимании классовой борьбы» и т.д. Время полностью подтвердило их правоту, однако Ленин, даже оказавшись у разбитого корыта собственных амбиций, и будучи вынужден «… признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм» так и не понял, что именно это пытались втолковать ему оппоненты аж почти двадцать лет!

Оценивая в целом проделанную историческую работу, вождь большевизма сказал: «Помнится, Наполеон писал … «Сначала надо ввязаться в серьёзный бой, а там уже видно будет». Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьёзный бой, а там уже увидали такие детали развития … как Брестский мир или нэп и т.п.»Где здесь не то что марксизм, а вообще хоть какая-либо теоретическая установка, кроме весьма сомнительного принципа драчливого французского императора? Нетрудно также заметить, что Ленин пропустил «мировую революцию» и «военный коммунизм». Причину долго искать не надо. Наконец, если вдуматься, то несложно установить, что Брестский мир это по сути капитуляция «мировой революции» перед государственным капитализмом, а НЭП есть сдача «военного коммунизма» частному капиталу – весьма интересные «детали развития»!

Плеханов сказал: «Русская история еще не смолола той муки, из которой будет испечён пшеничный пирог социализма». Затем понял: «Марксизм остался непрочитанной главой любимой книги». Ленин фактически высказал то же самое, но в обратной последовательности. Сначала он констатировал: «Никто из марксистов не понял Маркса полвека спустя!», а потом резюмировал: «Кирпичи еще не созданы, из которых социализм сложится». Одно и то же, но наоборот – это не одно и то же. Разница очевидна: Плеханов предъявил претензии к себе, Ленин – к другим.

Ленин был махистом, возомнившим себя марксистом. Он шёл не от теории к практике, а от деяния к опыту.  Несмотря на «Материализм и эмпириокритицизм». Собственно говоря, при отсутствии научного мировоззрения, ему ничего другого и не оставалось.

У Маркса все мысли связаны органическим единством. У Ленина практически на каждый тезис можно найти его же антитезу. Генерал Пётр Григоренко в своих воспоминаниях описал, как именно с открытия этого обстоятельства началось его диссидентское прозрение. «Куда мы идём, что будет со страной, с делом коммунизма, что предпринять, чтобы вернуться на «правильный путь», — вот вопросы, которые захватывают меня всё больше и больше. Я начинаю искать ответы на эти вопросы и по старой привычке обращаюсь за советами к Ленину. Сажусь снова за его труды… Но, Боже мой, как же по новому предстаёт передо мною Ленин. То, что казалось абсолютно ясным и целиком приемлемым, теперь наталкивается на непримиримые противоречия в тех же трудах… Как будто на пень свежеспиленного дерева наткнулся в темноте: … когда Ленин был в меньшинстве, он совершенно чётко утверждал, что большинство не имеет права навязывать свою волю меньшинству, а после говорит, что у большинства есть право душить меньшинство, не давать ему и пикнуть».

Таких примеров можно привести очень много – они встречаются буквально на каждом шагу.

Ленинский стиль полемики отличается подменой доводов и логики ярлыками и бранью. А эпитеты, которыми он наградил Гегеля, конспектируя в 1914 году, явно говорят о том, что проблемы с головой у вождя большевизма возникли задолго до инсультов и параличей.

Вообще, думается, Ульянов взял псевдоним Ленин не случайно. Главный его качеством была умственная лень. При определённых способностях. Сам себе он не лгал. В заблуждение вводит политическое графоманство Ленина, но шизофрения тоже весьма словоохотлива. Тем более, что вождь большевизма имел странную манеру говорить от собственного лица во множественном числе и даже в 1919 году все ещё использовал имя Николай – чуть ли не в полную аналогию с последним царём.

Ленин не смог овладеть научным мировоззрением, а он сам писал: «Кто берётся за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя «натыкаться» на эти общие вопросы. А натыкаться слепо на них в каждом частном случае значит обрекать свою политику на худшие шатания и беспринципность».

И действительно: его борьба с царизмом завершилась тиранией, по сравнению с которой самодержавие было светочем свободы и гуманизма, полемика с меньшевиками – заявлением о неготовности России к социализму, остракизм буржуазии – введением НЭП.

Трудно найти худшие шатания и беспринципность, не говоря уже о том, что он докатился до скрытничанья, вранья и террора.

Ленин выглядит предателем революции.

На самом деле он просто не был революционером – без научного мировоззрения это невозможно.

Октябрь потерпел историческое фиаско потому, что время требовало личности с интеллектом масштаба Маркса, а появился лишь Ленин. Дело не в пиетете по отношению к автору «Капитала», а в обладании научным мировоззрением как условии прогресса.

Революция – квинтэссенция науки.

Маркс был учёным.

Ленин – алхимиком.

Вождь большевиков в своей работе «Государство и революция» совершенно верно указал, на то, что учение Маркса о коммунизме увязывает революцию с упразднением государства.

Что абсолютно не помешало ему стать основателем так называемого советского государства.

Из чего совершенно естественным образом более чем логично вытекает, что на самом деле Ленин был оппортунистом, антикоммунистом и контрреволюционером – сам того не понимая.

Ленинский труд «Государство и революция» ясно показывает разницу между ним и Марксом.

По Марксу диктатура пролетариата это упразднение привычки к государству.

По Ленину упразднение государства это привычка пролетариата к диктатуре.

Между тем Маркс давным-давно указал: «Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и изменённого воспитания, — это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. Оно поэтому неизбежно приходит к тому, что делит общество на две части, одна из которых возвышается над обществом», а всякое социальное неравенство это, в конечном счёте, всегда эксплуатация низов верхами.

Не понимая учение Маркса, вождь большевизма свёл свою деятельность к «воспитанию пролетариата классовой борьбой», но оная может вестись лишь до свержения власти эксплуататоров и политический триумф ленинской партии в октябре 1917 года стал началом её конца – по той простой причине, что Ленин не знал, что делать дальше.

При отсутствии научного мировоззрения ситуация более, чем естественная.

Что же касается «воспитания пролетариата», то и здесь была заслуга не Ленина, а кризиса мировой капиталистической системы, в которой Россия из-за царизма оказалась наиболее слабым звеном.

Ленин в своих оценках и пророчествах вполне мог бы оказаться прав, если бы не его собственная политика, обусловленная непониманием учения Маркса, т.е. отсутствием научного мировоззрения.

Чтобы установить: почему большевизм потерпел фиаско, достаточно сопоставить ленинские слова: «… если мы говорим о переходе власти, то тут появляется опасность, и в прежние революции игравшая большую роль, а именно: революционный класс берёт в свои руки государственную власть и не знает, что с нею делать. Примеры революций, которые именно на этом терпели свой крах, в истории революций имеются», — с тем что: «Дать характеристику социализма мы не можем: каков социализм будет, когда достигнет готовых форм, — мы этого не знаем, этого сказать не можем», «Мы не претендовали на то, что мы знаем точную дорогу» и т.п.

Вот и ответ.

Причём последняя фраза — ложь. Большевики оправдывали себя именно тем, что только они знают «верный путь», поскольку, в отличие от остальных «вооружены передовой теорией». Правда же заключалась в том, что они действовали наобум. Отсюда и столь характерное для истории СССР явление как культ вождей.

Причину исторического провала т.н. «великого почина Октября» несложно понять со слов самого Ленина:

«Без революционной теории не может быть и революционного движения».

«Роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией».

То, что большевики в действительности были весьма далеки от научного мировоззрения настолько очевидно, что даже не нуждается в доказательствах.

Учение Маркса о коммунизме.

В России до весны 1918 года о коммунизме фактически и лапоть не звенел.

Про какую вооружённость передовой теорией может идти речь?

Соответственно: не будучи марксистом, Ленин не мог стать организатором российской компартии.

Он им и не был.

В начале марта 1918 года РСДРП(б), по настоянию вождя переименовавшись в РКП(б), капитулировала перед кайзеровской Германией и взяла курс на … государственный капитализм.

Может ли партия, стремящаяся к госкапитализму, называться коммунистической — вопрос на сообразительность.

Ленин был организатором не коммунистической партии, а оппортунистической.

Оппортунизм это в сущности приспособление к собственному невежеству.

Многим знакомо содержание письма к съезду, более известное как «Политическое завещание Ленина», но явно никто за деревьями не видит леса.

Между тем, главная фигура там вовсе не Сталин, который, по мнению вождя, непригоден для занимаемого поста только тем, что «слишком груб», а Бухарин, точнее: вырисовывающийся за ним облик всей партии, включая и её создателя.

Умирающий Ленин увенчал Бухарина лаврами «ценнейшего теоретика партии».

Однако, он не был бы самим собой, если бы тут же не дезавуировал собственную оценку дополнением: «…но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».

Действительно, «выдающийся идейный вклад» Бухарина в «дело коммунизма» история более всего отметила знаменитым лозунгом: «Обогащайтесь!».

Что и говорить – подходящая цель для «пролетарской революции»!

А перед этим он с не меньшим энтузиазмом был главным трубадуром «военного коммунизма» и в те времена вождь аттестовал: «Бухарин – превосходно образованный марксист-экономист».

Суть «военного коммунизма» — тотальное огосударствление всех форм общественной жизни.

Стоит ли удивляться тому, что накануне тот же Бухарин возглавлял идейную оппозицию Ленину, выступая против государства, т.е. вопреки вождю отстаивал взгляды именно творцов научного коммунизма: «Раз мы полагаем, что развёрнутый социалистический строй, это тот, в котором нет государства, как органа насилия… необходимо сказать это полностью… Мы не должны становиться на ту точку зрения, что у нас сохраняется социалистическое государство – это чепуха, которая отвергалась и Марксом и Энгельсом».

В этом Бухарин был абсолютно прав, но Ленин настоял на своём.

Та лёгкость, с которой «любимец партии» переходил с одной позиции на прямо противоположную, говорит о том, что по «гибкости ума» он являлся достойным преемником вождя. Однако дело не в нём лично, а в том, что если «крупнейший и ценнейший теоретик партии» при этом (по словам самого вождя) был, по меньшей мере, неучем, то что же представляли собой остальные и куда такая партия была способна привести страну?

История дала абсолютно беспристрастный и совершенно точный ответ. Заранее многими предсказанный и до сих пор мало понятый нашим обществом.

Что отнюдь не диво, а скорее наоборот банальность.

Причина провала «великого почина Октября» со всей глубиной и ясностью указана учением Маркса:

«Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуя у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освещённом древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории».

«Отличительной чертой всех революций является то, что именно тогда, когда народ, кажется, стоит на пороге великих начинаний, когда ему предстоит открыть новую эру, он дает увлечь себя иллюзиями прошлого и добровольно уступает всю свою с таким трудом завоёванную власть, всё своё влияние представителям – подлинным или мнимым – народного движения минувшей эпохи».

«Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которой избежали немногие исторические деятели».

«Это превращение в свою противоположность, это достижение в конечном счёте такого пункта, который полярно противоположен исходному, составляет естественно неизбежную судьбу всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях их существования и поэтому ставят перед ними чисто иллюзорные цели».

«Утопической мечтой является не радикальная революция, не общечеловеческая эмансипация, а частичная, только политическая революция – революция, оставляющая нетронутыми самые устои здания».

И действительно: большевики, после взятия власти, вместо упразднения государства занялись наоборот его воссозданием. Ленин сам ехидничал над обывательскими иллюзиями: «Государство, милые люди, есть понятие классовое» и пояснял: «По Марксу государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание «порядка», который узаконяет и упорядочивает это столкновения классов… Энгельс подчеркивает ещё и ещё раз, что не только в монархии, но и в демократической республике государство остаётся государством, т.е. сохраняет свою основную черту: превращать должностных лиц… «слуг общества», органы его в господ над ним».(Не правда ли: настолько верно, что актуально до сих пор?! – Авт.)

И он же выступил в роли основателя советского государства !

Если задача заключается в созидании бесклассового общества, то зачем же создавать государство – «понятие классовое»?

И если вместо созидания бесклассового общества создавать государство, т.е. делать прямо противоположное, то естественно, что обратный результат и получится – оный и находится ныне у нашего общества и всего мира перед глазами в виде руин СССР.

Время дало большевикам уникальный шанс – восставший народ сам, безо всяких указаний, руководствуясь лишь историческим чутьём, начал упразднять государство созданием Советов. Которые Джон Рид назвал «чудесным проявлением организационного гения русских трудящихся масс». Однако, вместо того, чтобы довести дело развития народного самоуправления до конца, большевики повернули от власти Советов к т.н. советской власти, т.е. обратно от демократии к бюрократии и всё пошло не просто наперекосяк, а прямиком вспять.

То, что большевики, вместо упразднения государства, занялись наоборот его воссозданием, говорит о том, что они не понимали классовой природы и соответственно эксплуататорской сущности оного. Большевики воссоздали государство и тем достигли лишь того, что самодержавие сменило хамодержавие.

Петр Струве так и охарактеризовал: «Советская власть по существу есть николаевский городничий, возведённый в верховную власть великого государства».

Это подтвердил сам Ленин: «Наш госаппарат … в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьёзным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата».Спрашивается: кто же заставлял вместо упразднения государства наоборот воссоздать его? Что из этого у вождя получилось известно с его же слов: «Мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и буржуазии… Мы уже пять лет суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно только суетня, которая за пять лет доказала лишь свою непригодность или даже свою бесполезность или даже свою вредность».

Абсолютно закономерно – одинаково бессмысленно как совершенствовать паразитический класс, так и поручать ему самоупразднение.

Переходом от власти Советов к т.н. советской власти, большевики, сами того не сознавая, повернули революцию вспять. Красный террор, как массовое физическое истребление «социально чуждых элементов», преподнесённый большевистской пропагандой в качестве «диктатуры пролетариата», это не что иное, как бюрократический подход к понятию «уничтожение классов», космически далёкий от смысла научного мировоззрения.

Та же самая основа – чиновничья разнарядка – легла в экономический фундамент СССР и обуславливала главным образом деятельность органов госбезопасности во времена сталинского правления.

«Священная традиция» в специфической форме до сих пор поддерживается МВД, МО и другими госучреждениями РФ.

Государство это исторически обусловленная эксплуатацией классовая форма общества. Поэтому Маркс говорил не о «государстве трудящихся», а о диктатуре пролетариата, имея в виду не аналог государства, как впоследствии трактовал это понятие Ленин, а его альтернативу.

Чтобы понять суть дела достаточно у Маркса почитать хотя бы «Критику Готской программы».

Точно так же Энгельс указал в качестве примера диктатуры пролетариата Парижскую Коммуну, замахнувшуюся на государство как таковое в целом.

Да это и так открыто явствует из их идейного наследия.

Цель диктатуры пролетариата не трансформация государства, а упразднение оного.

Исторической альтернативой государства является общество.

В прямом смысле этого слова.

Соответствующим ему, т.е. самим собой, общество делает лишь тождество интересов. А о каком тождестве интересов может идти речь при классовой структуре общества?

Когда наше общество оплакивает гибель российской демократии в лице свергнутого Временного правительства, то оно просто, хотя и знает, но не понимает, что это слово означает народовластие, которое в действительности было представлено Советами и именно их огосударствление большевиками положило конец развитию как демократии в России, так и революции в целом.

Почему большевики это сделали?

Потому, что власть Советов это упразднение государства, а советская власть – наоборот. Дальнейшее развитие народовластия неизбежно вскрыло бы историческую несостоятельность их партии в революционном аспекте, т.е. неспособность предложить стране путь подлинного прогресса.

Александр Солженицын всю жизнь искал причину трагедии русской истории ХХ века.

Между тем она проста и неизменна – невежество, т.е. отсутствие научного мировоззрения перед исторической необходимостью выхода на путь прогресса.

Это обстоятельство установил ещё первый Всероссийский съезд Советов, заключивший, что в России нет партии, способной ясно указать стране верную дорогу в будущее.

«Есть такая партия!» — запальчиво воскликнул вождь большевиков, но это была лишь гипертрофированная претенциозность выскочки-верхогляда.

Ленин, без конца талдычивший о социализме, на самом деле не понимал что это такое.

В чем не раз вынужден был впоследствии признаваться:

«Нет ещё для характеристики социализма материалов… Дальше ничего мы сказать не можем, и надо быть как можно осторожнее и точнее».

«Сколько ещё этапов будет переходных к социализму, мы не знаем и знать не можем».

«Как будет выглядеть законченный социализм мы этого не знаем» и т.п.

Вождь большевиков в колбе своей головы пытался вывести магическую формулу социализма то из демографической ситуации в Китае, Индии и России, то из сочетания советской власти с немецкой дисциплиной и американской деловитостью, то из «системы Тейлора» и т.д.

Между тем социализм это по смыслу обобществление средств производства, а не огосударствление, т.е. деяние прямо противоположное тому, что легло в основу СССР.

Наше общество, за крайне малым исключением, не понимает этого до сих пор – так что Ленин и большевики явление в русской истории отнюдь не уникальное.

Ещё хуже обстояло дело с коммунизмом.

По иронии истории чуть ли не единственным человеком, кто в самодержавной России говорил о коммунизме, был бежавший с царской каторги потомок Рюриковичей князь П.А. Кропоткин.

Учение Маркса он не понимал, но, обладая незаурядным интеллектом, вполне тянул на «русского Энгельса».

Мысли мятежного князя и сегодня не утратили своего значения. Удостовериться несложно:

«Бесспорно, наши образованные общества очень богаты. Почему же вокруг нас столько нищеты? Откуда этот тяжёлый труд, отупляющий народные массы? Откуда даже у рабочего, имеющего порядочный заработок, эта неуверенность в завтрашнем дне, когда накоплено столько богатств, унаследованных от прошлого, и имеются такие могущественные орудия производства, способные дать довольство каждому взамен нескольких часов ежедневного труда? Происходит это странное противоречие оттого, что всё, что нужно для производства, — земля, угольные копи, машины, пути сообщения, пищевые продукты, дома, воспитание, знание, -всё было захвачено в свою пользу небольшой горсткой людей в течении той долгой истории, составившейся из грабежей, переселений, войн, невежества и насилий, которую человечество пережило с тех пор, как стало учиться побеждать силы природы. Происходит оно оттого, что, ссылаясь на права, якобы приобретённые ею в прошлом, эта кучка людей присваивает себе по крайней мере две трети продуктов человеческого труда, а затем расточает их самым бессмысленным образом, оттого они довели народ до такого состояния, когда крестьянину и рабочему нечем бывает прожить даже месяц – часто даже неделю, — если эти господа не позволят ему работать на их земле, копях, заводах, под условием, чтобы львиная доля того, что он выработает, шла бы им, господам; оттого наконец, что они мешают рабочему производить то, что нужно всем, и заставляют производить не то, что нужно другим, а то, что даёт наибольший барыш хозяину».