— Первое, что я почувствовала, когда очнулась после операции: ужасно
хочу есть… Попросила медсестру позвать врача. Уже позже я узнала, что
наша с ним операция шла 8 с половиной часов. Вячеслав Иванович прибежал.
Я все видела еще как в тумане, но поняла, что он улыбнулся, когда я
попросила есть. Потом я снова провалилась, а когда открыла глаза, он,
хирург, доктор наук, профессор Вячеслав ЕГОРОВ, стоял, как официант, с
тарелкой овсянки на вытянутой руке. Так мне первый и пока последний раз
мужчина принес завтрак в постель…
33-летней Елене П. впервые в мире была сделана уникальная по объему и
технике операция. Авторитетнейший World JournalofGastrointestinal
Surgery поместил статью хирурга Егорова с коллегами об этом уникальном
вмешательстве. Рецензировали статью всемирно известные хирурги.
А до операции Лена — красавица, блондинка, — работала менеджером в
банке, пока ее не стали мучить боли верхней части живота. При
обследовании оказалось: злокачественная опухоль головки поджелудочной
железы, еще две — в теле и в хвосте поджелудочной. Опухоль захватила и
жизненно важные сосуды: общую печеночную и верхнюю брыжеечную артерии.
Да еще и в правом надпочечнике тоже оказалась опухоль. Пришлось удалить
полностью поджелудочную, надпочечник, селезенку, желчный пузырь. Восемь с
половиной часов напряженнейшей работы хирургической бригады — и всё
получилось. А вот потом была каша в постель.
…Год спустя так же, как хирургическая бригада в первые дни после
операции, поражались и радовались профессионалы на заседании Московского
общества хирургов, — Елена удивила своим видом и самочувствием.
Специалисты не могли поверить, что она работает и на заседание приехала
сама, за рулем машины. Через год признаков рецидива болезни не было.
…О том, какова дальнейшая судьба людей с удаленной поджелудочной
железой, знают даже не все медики. Елене как-то терапевт в городской
поликлинике сказала: «Без этого органа не живут!»… Да, таких пациентов
совсем немного. Формально, рак поджелудочной железы может считаться
орфанным (редким) заболеванием — 9 случаев на 100 тысяч. Больных с
удаленной поджелудочной железой многократно меньше. Сколько их, точно не
знает никто, по экспертным оценкам, всего около 100 человек на всю
страну.
Беда в том, что эти пациенты даже после мастерски проведенной операции
не получают необходимых лекарств, хотя ряд препаратов им нужно принимать
постоянно. Поджелудочная — жизненно важный орган, ответственен и за
выработку инсулина, и за ферменты, без которых не усваиваются жиры,
белки и углеводы. Когда ее нет, инсулин и панкреатические ферменты
должны восполняться лекарствами.
Обеспечение больных лекарствами у нас в стране — нерешенная проблема.
Елена — персонаж, приводящий в восторг любого хирурга, но ее хождение по
мукам после операции только начались. Живет она в подмосковном городе
Лыткарино. То, как ей приходится добиваться лекарств, вынесет редкий
здоровый человек.
— Первая история — получение инвалидности и подтверждение ее каждый
год. Мне уже дважды пришлось пройти эту процедуру. Зачем — не понятно.
Операция моя уникальна, но сама я не настолько удивительна, чтобы
поджелудочная и другие органы у меня вдруг выросли. Но пожизненно
инвалидность можно получить только после того, как 5 лет подряд получишь
на год. Каждый раз сначала диспансеризация — в Лыткарино, потом — на
комиссию — в Жуковский.
Но комиссия — это ежегодно, а вот лекарства — ежемесячно. Первый визит —
к терапевту. Потом посылают в кабинет, где говорят, что есть в аптеке, а
чего нет, и на каждый препарат из тех, что есть, выписывают отдельный
рецепт. С полученными рецептами надо идти к старшему терапевту за
подписью. Время приема терапевта, старшего терапевта, кабинета, где
выписывают рецепты, — разное. К каждому — очередь. Когда удастся всё
пройти, и можно — в аптеку (если есть, что получать). Таких аптек, где
выдают лекарства по бесплатным рецептам, в Лыткарине — две.
Последний раз дали кардиоаск и иглы для инсулина (больше 22 на месяц не
дают, а я колю инсулин 5 раз в день, то есть нужно —150). То и другое —
дешевле 50 рублей. Такую сумму я и сама могла бы потратить.
А теперь о том, чего не дали, — это как раз дорогие препараты. Елене назначен препарат Octreotide-Long FS
— надо колоть раз в месяц. Одна ампула — 34 тысячи. Не дали. Два вида
инсулина — 700 и 800 рублей на месяц (не давали уже 5 месяцев).
Тест-полоски для самоконтроля сахара в крови — три упаковки — 2700
рублей. Не дали. Еще необходим фермент — креон. Он стоит на месяц от 8
тысяч до 13 тыс. рублей. Не дали.
Елена работает. Ее мама на пенсии, но тоже работает — на заводе комплектовщицей. Им не вытянуть этих лекарств.
В результате через полтора года, после очередного обследования,
оказалось, что болезнь снова начала прогрессировать. Врачи стали
расспрашивать, как Лена принимала лекарства. И тут выяснилось, что
«Октреотид-Лонг» — лекарство, которое должно было предупредить рецидив,
Елена получила за полгода два раза вместо шести, причем нужно было 30
мг, а давали — 20 мг. Креон за год дали вообще два раза…
В итоге — тупое разбазаривание государственных средств. Деньги
тратятся, но пользы не приносят, потому что нельзя поддержать здоровье
четвертой частью положенной дозы. Нельзя в одном месяце дать лекарство, а
в другом — нет. Это все равно что дышать через день. Так не живут.
Хирург сделал уникальную операцию и надеялся, что его пациентку
поддерживают лекарствами. Врач подобрал дозы. Но на деле назначениями
руководит не медицинская целесообразность, а политика экономии на
пациенте. Уменьшить дозу или совсем не дать лекарство — это
преступление. Кто и когда за это ответил? Только пациент.
Лена не ругается, нет, она сетует:
-- Как проверишь, действительно инсулина нет? Если лекарство мне было положено, то где оно? Где сэкономленные на мне средства?
Как-то заведующая подсказала мне выход: «Вы покупайте лекарства, а
соцзащита вам оплатит». Купила, написала заявление, приложила чек,
заверила у главврача города. Потом в соцзащите написала заявление на имя
мэра города и приложила счет, на который мне можно перечислить эти мои
потраченные деньги. Через месяц получила ответ, что моя просьба
одобрена. Еще через три месяца деньги перечислили. Этот путь я проделала
два раза. А вот на третий мне пришел отказ: такой помощью можно
воспользоваться не более двух раз в год, и получить не более 15 тыс.
рублей за раз. И кому объяснять, что я без этих лекарств — не жилец. Я
болячку свою уговариваю: «Ну если меня не будет, тебя же тоже не будет.
Давай ты мне дашь пожить, ну и сама…»
А еще раз в полгода Лена обследуется на Каширке. В последний раз
пришла на обследование в январе. Ей сказали, что на УЗИ можно записаться
на 28 марта… но за 5 тыс. рублей можно сделать сразу. Кровь из пальца и
биохимию взяли бесплатно, а гормоны — два анализа: один — 2400, другой —
2600 рублей. Объясняют, что сейчас нет бесплатных реактивов для этих
анализов.
В этой истории изменено имя героини. Ни сотрудники, ни подруги о
болезни Лены ничего не знают. Она говорит: «Помочь они мне все равно не
смогут, а я хочу, чтобы ко мне относились как к равному человеку». В
запросах, которые мы приготовили в департамент здравоохранения области,
мы называем пациентку из Лыткарина ее подлинным именем.
Рак. Цифры
На учете в России 2,6 млн онкобольных, в год выявляется 500 тысяч новых случаев.
По уровню лекарственного обеспечения онкобольных Россия отстает от
Польши — в 2 раза, от США — в 9 раз. Россия, Венгрия и Украина — тройка
стран с наивысшими показателями смертности от онкозаболеваний в Европе.
Наш комментарий
Илья ТИМОФЕЕВ — директор Бюро по изучению рака почки, член научного совета международной Ассоциации по борьбе с раком почки:
— У больных нет доступа к информации и нет доступа к лечению. По
исследованиям, проведенным совместно с лигой пациентов с метастатическим
раком почки, только 6 человек из 100 нуждающихся получают новейшие
таргетные препараты, причем 52% из тех, кто получает, — покупают их
сами. 25% этих больных не получают никакой терапии. 14% получают
пустышки — препараты доступные, но не имеющие эффективности (часто это
тамоксифен). Но средства на это тратятся.
Врачи при отсутствии лекарств вообще не сообщают больным, что при их заболевании возможно лечение.